Борис БУРСОВ. НА «ТЫ» С ЧЕЛОВЕЧЕСТВОМ

№ 1966 / 13, 04.06.1966, автор: Борис БУРСОВ (г. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ)

Нынешний литературный мир Запада буквально охвачен всевозможными «новациями». Претендентов на литературный переворот хоть отбавляй. В сущности же, все эти перевороты сводятся к атаке на реалистическое искусство и к широкой рекламе модернизма. При этом модернизм противопоставляется реализму как метод широкого и свободного искусства.

Я не знаю такого реализма в прошлом, который бы сковывал художника, устанавливал границы для его таланта. Возможности реализма неисчерпаемы. Он не скован никакими канонами. Реализм – самое смелое, самое решительное искусство. В основе его лежит вера в познание человека, в то время как модернизм настаивает на его непознаваемости. Реализм является залогом вечного обновления, ибо в основе его – выяснение человеческой сути в человеке. А человек всегда меняется, он всегда иной, хотя и тот же самый, ибо никогда не перестает быть человеком. Человек ценен лишь как общественный человек. Всегда так было. О нашем времени и говорить нечего. Требования к человеку невероятно возросли.

Литература, называющая себя модернистской, возникла не сегодня. Она существует давно. Во Франции модернизм появился уже в середине прошлого века, в России – несколькими десятилетиями позже, но также еще в XIX столетии.

Так что в наше время со словом «модернизм» связывается представление об уже давно сложившемся литературном направлении, на всех этапах своего развития выступавшем как антипод реализма.

Современный художник должен владеть всеми средствами, которые выработало предшествующее художественное развитие. Это так. Но вот Эрнст Фишер в книге «Дух времени и литература» утверждает:

«Борьба антагонистических сил привела к тому, что между усилиями социалистического и усилиями хотя и буржуазного, но по сути дела антикапиталистического искусства, границы упали. Это не значит, что социалистическое искусство отказывается от своего социалистического содержания, но значит, что оно знакомится со всеми современными течениями. Замкнутость, самодовольство противоречат его сущности. Ему не приходится сомневаться, его идеи превосходят другие. Говоря правду, оно будет влиять на мир, как в годы после Октябрьской революции. Горький и Маяковский, Бабель и Толстой, Эйзенштейн и Пудовкин своим творчеством захватили большую несоциалистическую публику. И наоборот, Чаплин и де Сика, Фолкнер и Хемингуэй… захватывают социалистическую публику. Принадлежа к различным общественным системам, будучи приверженцами различных идей и целей, мы живем в одном мире».

Мы не закрываем глаза на то, что лучшие из художников-модернистов по-своему выражают «дух времени», как пишет об этом Эрнст Фишер. Но это вовсе не значит, что модернизм и реализм одно и то же.

Мир модернистского искусства – не голая выдумка художников-модернистов. Он есть. Он существует. Это и та среда, к которой принадлежит художник-модернист, это и весь мир, увиденный художником-модернистом. Следовательно, и модернистское искусство, в какой степени оно является искусством, дает свое знание о мире, тем самым представляя собою своеобразную страницу в истории искусства.

Реализм, расширяя сферу изображения, включает в свой кругозор и модернистскую литературу с ее проблематикой и поэтикой. Но от этого граница между модернизмом и реализмом не падает, как думает Эрнст Фишер.

Наше время – время высокой требовательности. Искусство нашего времени – искусство, сознающее высокую ответственность человека. Чтобы использовать свое предназначение, оно должно быть реалистическим. Мир охвачен тревогой, и люди избавятся от тревоги, лишь обретя уверенность, что их соединяют единая цель, общий идеал. Это должно делать искусство, и это может делать только реалистическое искусство. Оно наделено величайшей аналитической силой. Оно знает путь к человеческим душам. Оно знает, что роднит и сближает людей разных убеждений и верований.

Теоретики модернизма нам внушают: все люди – просто люди и, может быть, больше всего люди те, у кого нет никаких общественных интересов. Главным литературным персонажем объявляется человек, лишенный всяких общественных симпатий и пристрастий, не говоря уже об идеях.

Здесь зерно эстетики модернизма.

Модернисты любят ссылаться на Достоевского. Дескать, Достоевский тоже был жесток в отношении к человеку, но при этом оставался величайшим гуманистом. Талантливые произведения модернистов также защищают гуманизм. Это распространяется и на сочинения Кафки, которого пытаются провозгласить первым гением нашего века. Талант Кафки берет своё. Но надо видеть разницу между Кафкой и Достоевским. Я говорю не только о силе дарования. Я имею в виду громадное различие в самих принципах этих писателей. Достоевский считал главной обязанностью художника отыскать человека в человеке. Про Кафку этого никак нельзя сказать. Мы не можем закрывать глаза на позицию, убеждения Кафки. Мы не отвергаем Кафку. Я надеюсь, у нас появятся новые исследования об этом писателе. Кафка рисует мир, уничтожающий человека. Для отрицания этого мира человеку необходимо осознать свое человеческое достоинство. И тут Кафка ему не поможет. Вот с какой точки зрения мы критикуем Кафку. Искусство сложно, но оно, в сущности, решает простые вопросы, ибо по самой природе своей должно быть доступно всем людям. Искусство учит человека быть человеком.

Модернизм изображает мир побежденных. Реализм, даже обращаясь к побежденным, отыскивает в них свойства, которые позволят им подняться против своего поражения и порабощения. Реализм – активное искусство.

«Люди, независимые от истории, – фантазия, – говорил В.И. Ленин. – Если допустить, что когда-то такие люди были, то сейчас их – нет, не может быть, Они никому не нужны. Все, до последнего человека, втянуты в круговорот действительности, запутанной, как она еще никогда не запутывалась» (М.Горький).

Но встречаются люди, которые ищут для себя подходящую нору. В известном рассказе Кафки нора, однако, не стала спасением для того, кто захотел укрыться в ней. Укрытие оказалось весьма ненадежным, и к заботам о самом себе прибавились еще заботы о сомнительном укрытии. Разумеется, это также закон эпохи. Но этот закон характеризует сломленных эпохой и выброшенных за борт истории. Для самого хода истории они уже ничего не значат.

Так мы оцениваем Кафку. Признавая его как художника, мы не отказываемся от иерархии художественных ценностей. Для нас Кафка не стоит рядом ни с Эсхилом, ни с Бальзаком. Он не стоял бы рядом с ними даже и в том случае, если бы был гениален, как они. Достоевский считал Тютчева более гениальным поэтом, чем Некрасова, и всё-таки в Некрасове видел истинного продолжателя Пушкина и Лермонтова, а в истории русской литературы отводил Некрасову куда более видное место, нежели Тютчеву.

Масштабы творчества художника определяются не только масштабами таланта, но и в неменьшей степени характером направленности таланта. Тут есть прямая связь. Большой талант ищет и находит для себя большое дело. На то он и большой талант. Но не все равновеликие таланты дают и равновеликие творческие результаты.

Есть особые, свои задачи у французской литературы, у немецкой, у английской, у итальянской. Но на каждой из них лежат и общие обязательства. И без исполнения общих обязательств не могут быть в полной мере исполнены и обязательства особенные.

Когда Моравиа спросили, что его воспитало как писателя, он ответил одним общим понятным словом – фашизм.

Борьба с фашизмом – вот первое общее обязательств всей мировой литературы.

Для последовательной борьбы с фашизмом необходима верность реализму. Приведу мнение Альберто Моравиа из его книги «Человек как цель»:

«Что же, в сущности, такое представляет реализм? Мы хотели бы прежде всего дать его психологическое определение, то есть хотели бы прежде всего показать, что у истоков реализма есть определенная душевная устремленность, определенный способ поведения, что в силу этого реализм вечен и не изменяется по историческим мотивам или в силу обусловленности средой и что он может проявляться в культуре всех времен и повсюду как в моменты полнокровного развития, так и в моменты ее угасания, во времена ее утонченности и в периоды, когда она проявляется в самой грубой форме. Итак, мы скажем, что реализм есть мужество. Естественной противоположностью реализма – или, вернее, его противоположностями, поскольку есть лишь один реализм, но существуют бесконечные нереалистические позиций в искусстве, – является трусость». (Alberto Moravia. L’tiomo come fine caltri s’aggt. Milano, Bompiani. 1964, стр. 346).

Такие слова мог сказать только художник, сознающий свою ответственность перед обществом и историей. Но Моравиа берет лишь психологическую сторону вопроса. А есть еще эстетическая, идейная, общественная сторона. Реализм требует мужества, но не все мужественные художники были реалистами. В то время как Пушкин – реалист, Байрон им не является, хотя Байрону никто не откажет в мужестве. Конечно, трус никогда и нигде ничего хорошего не сделает. По одного мужества мало для того, чтобы художник стал реалистом. Реализм невозможен без историзма, без идеалов, вытекающих из анализа самой реальной действительности.

Писатель открывает человека. Писатель открывает новое в человеке. По этим открытиям оценивается художественный метод. Начиная с эпохи Возрождения и кончая нашими днями, самые величайшие открытия связаны с реалистическим методом. И реализм не исчерпал себя, потому что неисчерпаемы возможности человеческой личности.

Реализм – художественное исследование духовного и исторического пути человечества. Конечно, другие художественные методы по-своему решают ту же самую, общую для всего искусства задачу. Реализм – несомненно, самая исследовательская художественная система из всех, какие когда-либо были и есть. Художник-реалист ищет средства для улучшения действительности в недрах самой действительности. Поэтому, как правило, он обладает острым чутьем историка. В XIX веке шло непрестанное углубление историзма в реалистическом искусстве, а вместе с тем рос интерес реализма к более широким – в конце концов, к всеохватывающим проблемам закономерностей истории человечества. На первом месте здесь стоит русский реализм. Все развитие русской литературы в XIX веке протекало под знаком сближения литературных проблем с проблемами революции. Далеко не все русские писатели признавали революцию или даже сочувствовали революционному движению. А такие таланты, как Лев Толстой и Достоевский, и вовсе отрицательно относились к революционной борьбе. И тем не менее как раз в их произведениях идея русской революций вставала во весь рост. По силе изображения невозможности примирения человека с античеловечным общественным строем с ними едва ли кто может сравниться. Они изображали русского человека и русский общественный строй. Но и русский человек, и русская политическая действительность рассматривались ими как звенья всемирной историй. И у того, и у другого мы найдем немало пробелов в постановке и решении многих философско-исторических вопросов. Хорошо известны слабости в их философско-исторических построениях, проникающих и в художественную систему. Персонажи Толстого и Достоевского при существенном различии между ними в своем духовном развитии стоят перед необходимостью понять всю невероятную сложность закономерностей мировой истории, различных учений о достижении справедливости в человеческих отношениях, всевозможных видов человеческого поведения и психологии, возникавших на протяжении многих столетий.

В этом аспекте русская литература еще явно недостатично изучена.

Преобладающий интерес русской литературы к общечеловеческим проблемам – существеннейшая особенность, обусловленная особенностью русской революции.

По масштабу анализа и выдвигаемых идеалов Толстой и Достоевский – бесспорно, самые всемирные писатели. Едва ли надо говорить о том, что внимание Толстого и Достоевского к судьбам человечества не тормоз, а главный стимул развития художественных средств, до сих пор остающихся примером для бесконечных подражаний во всех литературах мира и одновременно недосягаемым образцом.

Совершенство художественного мастерства невозможно там, где не стоит перед писателем задача изображения сложной человеческой личности. Персонажи Толстого и Достоевского – несомненно, сложнейшее и глубочайшее проявление человеческого духа, какое только было за всю мировую историю. Это личность, в которой личное, единственное доведено до грани абсолютной автономности; и вместе с тем это личность, или вобравшая в себя всю жажду сделаться совершенной, накопленную человечеством за всю его историю (персонаж Толстого), или же воспринявшая этот опыт человечества преимущественно в негативном плане, но не отказавшаяся от лучшей и благородной цели человека (персонаж Достоевского).

Литература социалистического реализма восприняла от своей предшественницы – литературы критического реализма – подход к человеческой личности как средостению исканий и противоречий человеческого духа. Но социалистический реализм представляет собою и новый этап в развитии мирового искусства.

Горький многое унаследовал от Льва Толстого. Например, горьковский персонаж, как и толстовский, характерен своим непрестанным развитием, духовным и нравственным возвышением. Любой значительный персонаж Горького – как положительный, так и отрицательный – остро чувствует связь своей судьбы с историей. Это в одинаковой степени относится и к Павлу Власову, и к Климу Самгину. Павел делает историю, являясь русским революционером. Он полностью сознает свою причастность к мировой истории, ибо его идеал Россия должна стать самой демократической страной всей земли. Клим Самгин не деятель, а созерцатель истории. Но он вполне отдает себе отчет в том, что историю делают люди, и от того, как они ее делают, зависит и его собственная судьба. Поэтому он с такой настойчивостью лезет в самый котел событий, оказываясь каждый раз в смешном и жалком положении, ибо его претензии повлиять на ход мировых событий решительно не соответствуют его возможностям – возможностям разрушенной личности.

Реализм Шолохова также близок толстовскому. Все крупнейшие писатели, обращавшиеся к теме исторических судеб человечества или народа, учились у Льва Толстого.

Эпопея – это народ. Эпопея – это картина жизни, апология жизни, даже если она находится на трагическом переломе. Эпопея – это победа жизни над всем, что ей чуждо. Эпопея рисует торжество жизни – значит, торжество народа, ибо жизнь – это и есть народ, истинный носитель всех ее норм и критериев.

Проблема народа – основная проблема эпопеи. Но это самая сложная из всех проблем, с которыми имеет дело современный художник-реалист.

Народ у Льва Толстого… Народ у Хемингуэя… Народ у Шолохова… Три разных художника – три разных решения проблемы народа. Общее только то, что каждый из них меряет своего персонажа мерою народа.

«Тихий Дон» – роман об истории, о народе, в сущности, о человечности. Шолохов посвящает свой роман взаимоотношению личности и истории.

У героя Шолохова много общего с героем Толстого, хотя Шолохов пишет о простом полуграмотном крестьянине. У Шолохова, как и у Толстого, мы видим такое же внимание к каждой отдельной человеческой судьбе и такой же проникновенный взгляд на связь этой отдельной судьбы со всеми остальными человеческими судьбами, со всей историей.

Реализм Шолохова – чисто русского качества. Вот что особенно бросается в глаза (это, кажется, не отмечено критикой): трагический герой Толстого – на пути к народу; напротив, трагический герой Шолохова – на пути от народа. Я говорю об образе Григория Мелехова – идейном и художественном центре «Тихого Дона». Трагедия героя Толстого – в практической невозможности для него сблизиться с народом. Иная природа трагедии шолоховского героя. Григорий Мелехов – сам частица народа, но он оказался неспособным пойти вместе со всем народом. Это трагедия разъединения при сохранении общности. Это небывалая по своему характеру трагедия, по напряжению и масштабам стоящая на уровне величайших трагедий, изображенных мировой литературой.

Судьба литературного персонажа определяется не его безгрешностью, не его ангельской чистотой. Все эти качества могут быть у человека бесцветного, ничем не интересного. Литературный персонаж привлекает наше внимание и остается в памяти поколений силой и своеобразием своей личности, тем, насколько вобрала она в себя проблемы эпохи, наконец, человеческой взыскательностью к себе и к людям.

Вообще всякий реализм изображает человека в процессе избрания и защиты своего жизненного пути. Социалистический реализм делает то же самое. Художник социалистического реализма изображает осуществление лучших идеалов человечества и непреложные законы истории как одно нерасторжимое целое.

От этого и на самого художника, и на изображаемого им персонажа, возлагается ещё большая ответственность.

Григорий Мелехов практически должен ответить перед народом за свое поведение, тогда как Андрей Болконский или Иван Карамазов отвечают только перед своей совестью.

Мы сами делаем нашу жизнь, и каждый из нас несет ответственность за то, как и что у нас делается. Я не думаю, что плодотворно подразделять нашу литературу на патетическую и непатетическую. Мера для оценки писателя – и в наше время мера истины и глубины раскрытия жизни. А это значит, и мера ответственности за все наши дела.

Советская литература – литература великих верований и великих деяний. Это самая оптимистическая, но одновременно, в известные периоды своей истории, и самая трагическая литература. Она начала свой путь в момент, когда человеческая история оказалась на изломе, на переходе от «царства необходимости» к «царству свободы». В этой обстановке невероятно возросла роль и ответственность личности. Едва ли не все лучшие произведения, написанные советскими писателями в 20-е годы, трагичны по сюжету и оптимистичны по духу и решению. Назову «Разгром» Фадеева, «Чапаев» Фурманова, «Железный поток» Серафимовича. Никогда прежде литература непосредственно не сталкивала человека со столь грозными общественно-историческими силами, но никогда и не наделяла его способностью выйти победителем из этого поединка, даже если человек фактически терпел поражение, как это происходит в замечательной повести Фадеева.

Наша литература о Великой Отечественной войне в известном смысле повторяет опыт литературы 20-х годов, связанный тематически с гражданской войной. И опять, как в то время, приобрели исключительное значение традиции Льва Толстого, даже в гораздо большем масштабе. Если бы я стал называть имена, мне трудно было бы не назвать кого-либо из наших видных писателей, писавших о войне.

Реализм – серьезное, самое справедливое искусство, потому что реализм проникнут взыскательностью, но одновременно доверием и любовью к человеку. Эти качества, помноженные на социалистический идеал, возрастают, в современном искусстве социалистического реализма.

Томас Манн говорил о необходимости искусства, которое было бы на «ты» с человечеством.

Реализм и есть такое искусство.

 

Б. БУРСОВ,

доктор филологических наук

 

г. ЛЕНИНГРАД