ПОРА СЛЕЗАТЬ СО СПИНКИ

№ 2008 / 24, 23.02.2015


Возможно, отвечать критикой на критику критики – дурной тон. Но тем не менее хотелось бы высказать ряд конкретных соображений. Андрей Рудалёв в своей статье «С ногами на скамейку» («ЛР», № 20 с.г.) обиделся за своё поколение, будто бы оскорблённое и униженное мною. На самом деле этого делать я не собирался и не мог, ибо зачем тогда мне долгие годы работать с этой и последующими генерациями будущих гуманитариев. Разумеется, в любом поколении есть люди разные, есть толковые, есть и не очень. Самого Рудалёва, кстати, я причисляю к первым. Но есть и некоторые тенденции общего рода.
Выступая против моей статьи «Разрозненные пазлы, или Письма тёмных людей», Андрей Рудалёв пишет: «А пресловутая педагогическая практика, это, увы, не аргумент при разговоре о критике». Быть может, в случае со студентами филфака так оно и есть, и «объяснять необходимость структурного анализа» – конечная цель их преподавателя. А вот применительно к Литературному институту, чьи воспитанники ещё на студенческой скамье активно приобщаются и к публичному творчеству, и к печатным выступлениям, педагогическая практика, увы, аргумент. И аргумент весьма весомый. Своими глазами видишь средний уровень осведомлённости.
Рудалёв признаёт, что эпитет «тёмные» является достаточно распространённым клише. Но почему это клише утвердилось в сознании? Лет пятнадцать назад в анекдотах не рассказывали «Папа, а с кем это ты сейчас говорил?», а выражали тонкие, не для каждого понятные смыслы. Сегодня я ежедневно вижу и слышу, как будущие литераторы и журналисты свободно жонглируют именами Барт и Деррида, но слышать не слыхивали об Арсении Тарковском, Николае Глазкове, Новелле Матвеевой. Неужели эти поэты достойны такого жестокого вердикта, сформулированного молодым критиком: «из сотен авторов в литературе останутся два-три имени» (так и слышишь в интонации автора продолжение: и я вам их сейчас назову!).
В этом – главный пункт наших разногласий. Я исхожу из простой и твёрдой убеждённости, что дело культуры, и критики, в том числе, – сохранять, интерпретировать и систематизировать наше богатое наследие, а не отпихивать всё, что останется за пределами «двух-трёх имён». Пушкинская эпоха – это не два-три имени, а целое созвездие ярких, неординарных личностей. Эту цель, кстати, преследует и Вячеслав Огрызко, и многие соратники его по биоблиографии, неутомимо собирая и обрабатывая информацию о писателях своего времени. Если этого не сделать, можно ведь и пробросаться. Молодому критику везде чудится проповедь старообрядчества, но если бы он был хоть чуть-чуть внимательнее и начитаннее, он легко убедился бы в том, что Вадим Кожинов на версту обогнал всю нашу молодую критику, что прозрения Юрия Кузнецова недостижимы для поэтов новой генерации, что проза Михаила Попова гораздо глубже и изобретательнее, нежели широко расхваливаемые опусы нынешних дипломантов и лауреатов. Так кто же тут старообрядец, спрашивается? Слышал, что их довольно много на Севере России…
Кстати, о молодости. Скажу банальность, но этот недостаток проходит очень быстро, трагически быстро. Сегодня северодвинский критик пребывает в счастливом заблуждении, что этот титул приватизирован его поколением на долгие времена. Увы и ах! На пятки им уже сегодня нахраписто наступают те, кому лет по двадцать пять. А за ними уверенной поступью следуют 18 – 20-летние борзые ребята, для которых уже сегодня писатели из поколения Рудалёва – безнадёжные и бесперспективные старпёры.
Приступая к этой реплике, я заглянул в Лексикон В.В. Огрызко и узнал, что недавно Андрей Рудалёв справил своё 33-летие. Ответственный возраст. Время, когда пора уже слезать со спинки скамейки и садиться, как это делают нормальные, взрослые люди. Да и довод о том, что сидеть с ногами на скамейке удобнее – более чем сомнителен: удобнее, может быть, и мусорное ведро опоражнивать через форточку. Но культурные люди так не поступают.Сергей КАЗНАЧЕЕВ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.