СИМФОНИЯ ПАМЯТИ
№ 2009 / 4, 23.02.2015
Наши доктора филологических наук нередко порываются писать и прозу. Соблазн велик. Казалось бы: раз ты хорошо понимаешь, как это сделано, так и делай себе на здоровье. Но выходит, как правило, пшик. Анализ не синтез. За рефлекторность и пластичность в голове отвечают, видимо, разные шарики.
Феномен Олега Михайлова в том, что ему даны оба эти таланта. Известный литературовед, самый авторитетный в стране специалист по литературе русского зарубежья, он в то же время состоялся и как прозаик, исторический романист, прежде всего. Его романизированные биографии Суворова, Кутузова, Державина, Александра Третьего Миротворца – с золотой полки популярного жанра.
Обе способности счастливо скрестились в его мемуарах. В них нельзя не увидеть венец творчества почтенного литератора.
«Вещая мелодия судьбы» напоминает трёхчастную симфонию. Первая книга посвящена себе любимому, своему становлению – от первых впечатлений бытия до первых литературоведческих лавров. Михайлов – москвич, но такой мегаполис не может быть малой родиной. Ею стала для автора «Страна Тишинка» – переплетенье кривоватых переулков и улочек между Садовым кольцом и Белорусским вокзалом, вокруг знаменитого Тишинского рынка. Глухие, напоённые тайной места, зажатые шумными магистралями. Интимно освоенные, они становятся мифологией детства.
Потом следуют годы учений – от суворовского училища в Курске до – в конце концов – филфака Московского университета. Знаменитый «толстовский семинар» академика Гудзия, где однокашниками – Лакшин и Палиевский. Первый выбор между «либералами» и «патриотами». Метания. «Двух станов не боец», Михайлов не юлит задним числом, он честен и перед собой, и перед читателями. Вообще-то редкое качество в мемуарной прозе.
Вторая книга воспоминаний – услада для архивистов. Здесь приводится переписка исследователя с «белогвардейскими эмигрантами». И какими! Среди корреспондентов диссертанта по Бунину были и вдова классика Вера Николаевна, и его друг, сам изрядный прозаик, Борис Зайцев, и такой мэтр зарубежной русской критики, как Адамович, и душеприказчица Шмелёва Кутырина, и ещё многие уцелевшие к тому времени «источники информации». Не у многих коллег былого суворовца находилось мужество вступать с ними в переписку: большой террор хоть и миновал, но времена были, как говорила Ахматова, не совсем вегетарианские.
Третья книга отдана тем выдающимся современникам, с кем Михайлов тесно общался на родине, нередко в кругу Переделкина. Тут и Чуковский, и Леонов, и Солженицын, и Шульгин. «Три венка» – отдельная главка. Венки розданы тем, кто был не только почитаем как автор, но и душевно близок. Два поэта – Примеров и Слуцкий, и поэт в прозе Константин Воробьёв. Последний очерк, может быть, особенно ценен. Из-за географической отдалённости своей (а также, чего греха таить, и банальной зависти коллег) Воробьёв как-то выпал из расхожего обозрения, о нём известно мало, мемуары Михайлова заполняют, таким образом, важный пробел.
«Казалось бы, чего легче – садись за стол и вспоминай, страница за страницей свою жизнь. Но лёгкость эта обманчива. Берущегося за перо подстерегает тяжёлая инерция схематизма…» – признаётся как на духу Михайлов. Мы, читатели, должны быть ему благодарны за его борения. Симфония памяти удалась. А её финал – эпилог «Бессонное окно» вообще походит на исповедь сына века. И десятки лет пройдут, а этот сугубо личностный вроде бы, но и глубоко православный символ веры будет читаться всё новыми и новыми поколениями как завет, зарок, завещание.
Не буду цитировать сей опус – пришлось бы переписывать его целиком. Почитайте сами!
Олег Михайлов. Вещая мелодия судьбы. – М.: Сибирский цирюльник, 2008
Юрий АРХИПОВ
Добавить комментарий