Переставший притворяться

№ 2009 / 22, 23.02.2015

Сти­хи се­го­дня пред­по­чи­та­ют слу­шать, а не чи­тать, и по­то­му из­да­те­ли ищут но­вые пу­ти, ка­ки­ми мож­но ре­а­ли­зо­вы­вать кни­ги по­эзии. Не знаю, удач­на ли в ком­мер­че­с­ком пла­не ока­за­лась се­рия «Фал­ло­со­фи­че­с­кие па­мят­ни­ки» из­да­тель­ст­ва «Аль­та-принт





Стихи сегодня предпочитают слушать, а не читать, и потому издатели ищут новые пути, какими можно реализовывать книги поэзии. Не знаю, удачна ли в коммерческом плане оказалась серия «Фаллософические памятники» издательства «Альта-принт», но благодаря ей осуществилось очередное издание стихов Александра Тинякова.


Всё-таки поразительно это возвращение поэта Тинякова из, казалось бы, полнейшей тьмы забвения. На протяжении почти всей советской эпохи (за исключением начала 1920-х и конца 1980-х) упоминания об этой фигуре в печатных изданиях можно пересчитать по пальцам.


Я узнал об Александре Тинякове (Одиноком), листая собрание сочинений Блока, вышедшее в начале 1960-х годов, где о нём есть несколько достаточно уважительных упоминаний, короткое, но тёплое письмо к нему… Затем были страницы книги Михаила Зощенко «Перед восходом солнца» – страшное воспоминание об А. Т-ве, ставшем нищим, повесившим на свою грудь «картонку с надписью: «Подайте бывшему поэту». Но перед тем как начать просить милостыню на петроградских улицах, он издал «книжечку» стихов, о которой Зощенко написал так:


«В этой книжечке <…> все стихи были необыкновенные. Они прежде всего были талантливы. Но при этом они были так ужасны, что нельзя было не содрогнуться, читая их». Далее Зощенко приводит отрывок из «почти гениального», по его оценке, стихотворения «Моление о пище»…


Но ещё несколько лет, до расцвета перестройки и прихода «возвращённой литературы», этот поэт, написавший «почти гениальное» стихотворение, был для меня почти неизвестен, одной из колоритных, но эпизодических, почти мифических фигур Серебряного века, вроде Емельянова-Коханского, которого сочно описал Иван Бунин.


Начавшие выходить в конце 80-х в Советском Союзе «Петербургские зимы» Иванова, «Некрополь» Ходасевича не меняли этого впечатления – Тиняков описывался ими с тем брезгливым интересом, который свойствен благопристойным, но любившим по юности покутить с тем, кто кутя с ними, рухнул на дно жизни. И там сгинул.


Стихи Тинякова Ходасевич и Иванов почти не цитировали, зато подробно описывали, как он пьянствовал до галлюцинаций, как водил к себе малолетних проституток, хвалился чекистским удостоверением.


Книги Тинякова (томского издательства «Водолей» и в красноярской серии «Поэты свинцового века») стали выходить, на мой взгляд, в самое подходящее для них время – в конце 1990-х, когда, с одной стороны, мода на эпатаж, на скандал в литературе пошла на убыль, а с другой стороны, люди начали отходить от шока произошедшей в 1991-м революции и поняли, что новое устройство жизни надолго – для некоторых надолго дворцы и неистощимые счета в банках, для большинства же бедность, а то и нищета. В этот момент стихи Тинякова оказались и своевременны, и неожиданны, как и в начале 1920-х, когда создавалось советское общество, в котором обозначился слой своих нищих, своих богачей, были неожиданны и своевременны два тиняковских сборника «Треугольник» и «Ego sum qui sum».


На мой взгляд, поэтическая жизнь Тинякова делится на две части. Одна – 1900-е – 1910-е, когда он писал то крайне эстетские стихи («Тукультипалешарра I»), то нарочито пугающие («В лепрозории», «Кость»), и короткий период конца 1910-х – начала 1920-х, когда им были созданы те стихи, которые Зощенко назвал талантливыми и ужасными и благодаря которым, по-моему, Тиняков и остался в нашей литературе.


Книга «Без привкуса морали» – не совсем томик стихов. Серия «Фаллософические памятники», это скорее альбомы эротической живописи, графики, сопровождаемые соответствующими стихами.


В книге Тинякова мы находим репродукции работ Матисса, Пикассо, Дали, Ренье, Дерэна, Родена; репродукции более чем откровенные, возбуждающие плотские чувства. Стихи же Тинякова в основном противоположны им – эротизма или милой непристойности в духе «Луки Мудищева» и Анакреонта Клубничкина почти не встречается. Зато в изобилии представлены такие тексты:







Со старой нищенкой, осипшей,


полупьяной,


Мы не нашли угла. Вошли в чужой подъезд.


Остались за дверьми вечерние туманы


Да слабые огни далёких, грустных звезд.


И вдруг почуял я, как зверь добычу в чаще,


Что тело женщины вот здесь, передо мной,


И показалась мне любовь старухи слаще,


Чем песня ангела, чем блеск луны святой…



Или:







В ночном кафэ играют скрипки,


Поёт, как девушка, рояль,


И ярко светятся улыбки


У жриц веселья – сквозь печаль.



Она проходит в чёрном платье


Меж тесно сдвинутых столов,


Она идёт, как на распятье,


На пьяный крик, на грубый зов.



В её глазах продолговатых


Таится жуткая тоска,


Она мечтает о закатах,


Живя у стойки кабака…



Но, на мой взгляд, ценность книги – несколько стихотворений из сборника «Ego sum qui sum» 1924 года, в своё время так поразивших Зощенко.







Существованье беззаботное


В удел природа мне дала:


Живу – двуногое животное, –


Не зная ни добра, ни зла…



Здесь уже нет потребности совокупления – желания героя проще, и слог яснее, лаконичнее. Нельзя, подобно Зощенко, «не содрогнуться, читая» эти стихи.







Пищи сладкой, пищи вкусной


Даруй мне, судьба моя, –


И любой поступок гнусный


Совершу за пищу я!



Я свернусь бараньим рогом


И на брюхе поползу,


Насмеюсь, как хам, над богом,


Оскверню свою слезу.



В сердце чистое нагажу,


Крылья мыслям остригу,


Совершу грабёж и кражу,


Пятки вылижу врагу…



Из-за этих стихов Тинякова сторонились в Ленинграде 1920-х, обвиняли в аресте и гибели Гумилёва (обвинения эти документально не подтвердились). Но, сравнивая отвратительно-откровенного Тинякова и тех молодых генералов от литературы, что появились в те годы, которые писали поэмы и романы о доблести, честности, жертвенности, революционном аскетизме и в то же время топили друг друга за пайки, квартиры, первый лично мне симпатичнее. «Он не пожелал больше врать. Он перестал притворяться», как написал Зощенко.


В десятилетие между 1920-м и 1930-м годами ушли из жизни почти все не покинувшие Россию поэты, ставшие знаменитыми до революции, с кем ассоциируется у нас Серебряный век. В «единый, дружный» Союз писателей советская литература входила без Блока, Гумилёва, Есенина, Брюсова, Сологуба, Маяковского… Тиняков, долгие годы писавший то под Брюсова, то под Бодлера, то сочинявший рифмованные агитки во славу Красной армии, никогда не был знаменит. Он стал большим поэтом в самом конце своей творческой жизни. Правда, понять это в середине 1920-х смогли лишь несколько человек (составитель книги «Без привкуса морали» Михаил Вольпе отмечает, что именно после прочтения сборника Тинякова «Ego sum qui sum» Даниил Хармс записал в дневнике знаменитое: «Стихи надо писать так, что если бросить стихотворением в окно, то стекло разобьётся»).


После издания последней книги Тиняков жил ещё десять лет, есть свидетельства, что продолжал писать, но рукописи эти не найдены. Зато многие видели его на панели с протянутой рукой. Он умер в 1934 году в одной из ленинградских больниц… В тот год молодые, бодрые советские писатели собрались на свой первый и на двадцать с лишним лет единственный съезд, чтобы избрать себе руководителей, образовать секции, выяснить, о чём писать… Настроения, подобные тиняковским, в официальной поэзии стали недопустимы. Лишь в 1960-х относительную самокритичность, горькую иронию можно встретить в стихах Винокурова, Мартынова, Твардовского, и мы знаем теперь, с каким трудом удавалось им эти стихи публиковать…


Наверное, многие читатели, клюнувшие на завлекательные «картинки», будут стихами Тинякова разочарованы. Куда прикольней читать рифмы Анакреонта Клубничкина, щедро представленные в «Дополнениях» (там же, кстати, стихи Михаила Кузмина, Николая Фролова, Николая Олейникова и некоторых других поэтов конца XIX – начала XX века). Но, может быть, кто-то благодаря этой книге откроет для себя доселе неизвестного, но настоящего (пусть даже в нескольких стихотворениях) поэта.

Роман СЕНЧИН

4 комментария на «“Переставший притворяться”»

  1. Сели панки
    Дружно в санки
    Из дубовой из коры
    И поехали с горы,
    С дури ли, со смеха ли…
    Так и понаехали.

  2. Мы все панкуем понемногу,
    И если правду вам сказать,
    Дорога не всегда полога,
    Порой приходится скакать
    Через ухабы и отроги,
    Телега ажноть вся трещит,
    Где руки здесь и где здесь ноги,
    Где сковородка и где щит?

  3. У всех панков есть общая черта — отсутствие собственного стиля. Они всё время кому-то подражают. Тогда находится выход — объектом исследования становится собственное эго. Кстати, Роман Сенчин недавно в «ЛГ» признался, что героя его ранних сочинений звали …Роман Сенчин. Правда, поступки автора и его вымышленного героя не всегда совпадали.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.