Всю жизнь писал черновик

№ 2009 / 25, 23.02.2015

В литературе такое бывает: книги писателя уже устарели, их практически никто не читает, но имя автора продолжает жить. Бессмертие ему обеспечили экранизации. Режиссёры так подали книжный материал, что и не снилось никакому литератору.

В литературе такое бывает: книги писателя уже устарели, их практически никто не читает, но имя автора продолжает жить. Бессмертие ему обеспечили экранизации. Режиссёры так подали книжный материал, что и не снилось никакому литератору.

Вот нечто подобное произошло и с Юрием Германом. Опасаясь возможных репрессий, он многое в своих книгах не договаривал. Ордена, премии, отношение власти всегда имели для него куда более важное значение, чем поиски справедливости. Я не исключаю, что стремление к компромиссам в конце концов и подкосило писателя, лишив его возможности спеть лебединую песню. Юрий Герман всю жизнь писал как бы черновик, перевести который в беловик у него уже не хватило ни сил, ни духа.

И совсем другой путь избрал младший сын писателя – Алексей Герман. Став кинорежиссёром, он отказался играть в поддавки. Зная, что именно отцу пришлось умолчать, Алексей Герман всю правду за него досказал в фильмах «Проверка на дорогах» и «Мой друг Иван Лапшин», поставленных по мотивам повестей старшего Германа.

Юрий ГЕРМАН

Юрий Павлович Герман родился 22 марта (по новому стилю 4 апреля) 1910 года в Риге. По сути, он был дитём мировой войны. Когда в 1914 году началась война с немцами, его отцу, Павлу Николаевичу, доверили артиллерийский дивизион. Мать, Надежда Константиновна, тоже не осталась в тылу. До войны она преподавала в гимназии русский язык, но потом ушла сестрой милосердия на фронт. Соответственно ребёнок то пропадал в полевом госпитале у матери, то кочевал с отцовским дивизионом.

После войны Герман-старший переквалифицировался в фининспекторы. Новая его работа также исключала оседлый образ жизни. Только теперь с семьёй пришлось ограничиться разъездами в основном по одной Курской губернии.

Свой первый рассказ «Варька» Юрий Герман сочинил ещё в школе. Его сразу «тиснула» газета «Курская правда». Возможно, на этом литературные опыты паренька и прекратились бы, благо у него появилась новая страсть – театр, но тут кто-то подсунул ему роман Малашкина «Луна с правой стороны, или Необыкновенная любовь». Эта книга настолько раззадорила Германа, что он с ходу взялся за ответ и через три месяца закончил роман «Рафаэль из парикмахерской», построенный на борьбе провинциальных комсомольцев с погрязшими в нэпе обывателями.

Отправив рукопись в Москву, сын артиллериста уехал в Ленинград. Он поступил в техникум сценических искусств. Герман думал, что его научат ставить спектакли, а ему предложили заняться танцами, фехтованием и прочей, как тогда думалось, ерундой. Поэтому неудивительно, что он вскоре сбежал чернорабочим на металлургический завод.

С романом Герману тоже не повезло. В московском издательстве рукопись отдали какому-то рецензенту. Тот захватил бумаги с собой на отдых в Крым, но по дороге его ограбили. Сделать же второй экземпляр Герман не догадался.

На заводе сын артиллериста долго не задержался. Редактор журнала «Юный пролетарий» Стельмах посоветовал ему перейти в многотиражную газету бумажной фабрики. Там Герман впервые столкнулся с иностранными специалистами. Особенно его заинтересовала необычайная судьба крупного немецкого инженера Отто Резике. Начинающий журналист с ходу написал о нём роман «Вступление».

Чуть не забыл: к тому времени Герман был уже женат на Людмиле Рейслер, которая в 1933 году родила ему сына Михаила, ставшего впоследствии крупным специалистом по французскому искусству.

«Вступление» уже было отдано в печать, как вдруг милиция отыскала рукопись «Рафаэля из парикмахерской». Так что два романа вышли почти одновременно, и оба были тут же подвергнуты сокрушительной критике. Ладно если б молодого автора ругали за стиль. Его заподозрили в антисоветчине. Одна из ленинградских газет прямо написала, что роман Германа «Вступление» – это вылазка классового врага. Обвинительный уклон выбрала и «Литературная газета». Там критический отклик на книгу был опубликован под соответствующим заголовком: «Вступление попутчика».

Заступился за молодого автора лишь Максим Горький. Весной 1932 года он на приёме в Московском доме учёных с турецкими писателями заявил: «Всё чаще и чаще мы имеем явления исключительного характера. Вот вам пример: девятнадцатилетний малый написал роман, героем которого взял инженера-химика, немца. Начало романа происходит в Шанхае, затем он перебрасывает своего героя в среду ударников Советского Союза, в атмосферу энтузиазма. И, несмотря на многие недостатки, получилась прекрасная книга. Если автор в дальнейшем не свихнёт шеи, из него может выработаться крупный писатель. Я говорю о Юрии Германе» («Правда», 1932, 6 мая). Переполненный эмоциями, Герман стал добиваться личной встречи с Горьким. Но буревестник революции его разочаровал. Он сказал молодому автору: «Я ваш роман перехвалил. «Вступление» ваше отвечало моим мыслям. Обрадовало меня запальчивостью вашей и убеждённостью. Но до настоящей литературы тут ещё далёко».

Юрий Герман кисти Константина Клуге

Другое дело, что публично высказанная Горьким на встрече с турками в адрес германовского «Вступления» похвала попала в главную газету страны «Правда», а прозвучавшая кулуарно критика осталась достоянием лишь нескольких человек. На похвальные слова в «Правде» обратил внимание новый нарком просвещения Андрей Бубнов. Тот, в свою очередь, порекомендовал прочесть «Вступление» Всеволоду Мейерхольду. В итоге Герману предложили на базе романа написать пьесу.

Мейерхольд прикрепил к нему режиссёра Александра Грипича и отправил его для работы в дом отдыха Малого театра в Щёлыково. «Измучен до крайности, – писал оттуда романист своим друзьям в сентябре 1932 года. – Страшно устал. Пьеса идёт к концу, и, кажется, не очень плохо, но себе дороже. Усталость такая, что вечером, после совершенно бешеного дня, не могу заснуть. Лажу по комнате, курю папиросы, вздыхаю, и хоть бы что. Спектакль будет интересный. С режиссёром перманентно ругаюсь, это не плохо, конечно, но заставляет здорово нервничать». Однако если в Москве спектакль по германовской пьесе действительно публике в целом понравился, то в Ленинграде к нему отнеслись куда сдержанней. Дрейден, к примеру, написал в газетах, что получился всего лишь черновик спектакля.

После «Вступления» Герман взялся за роман «Бедный Генрих». Писатель потом признался, что книга получилась легкомысленной и неудачной. Она разозлила даже Горького. Но совсем другую реакцию этот роман вызвал в гитлеровской Германии: его приговорили к публичному сожжению на берлинских площадях.

В какой-то момент Герман растерялся. Его потянуло в сторону бытописательства. Уже в 1966 году он в интервью журналу «Вопросы литературы» рассказывал: «Сначала я ходил на Щемиловский жилищный массив, чтобы написать несколько очерков. Потом увлёкся идеей – раскрепостить женщин от домашнего хозяйства. Потом заинтересовала меня история женщины, которая долго не может найти себе место в нашем обществе, не умеет приспособиться к борьбе за существование в период нэпа, хотя у моей героини оказались незаурядные задатки организатора» («Вопросы литературы», 1966, № 8). Так возникли контуры романа «Наши знакомые».

Первые главы этой книги появились в журнале «Литературный современник» в 1934 году и сразу вызвали много вопросов. Литературный генералитет смутил крен романиста в сторону быта. Осторожный Константин Федин, подготовивший по требованию начальства в канун первого съезда советских писателей обстоятельный обзор ленинградской прозы, вынужден был лавировать. С одной стороны, он похвалил Германа за переход от зарубежного материала к советским реалиям. Но с другой – Федин заметил, что советский опыт «может быть изучен молодым писателем более наглядно, чем европейский или китайский, и соответственно должна быть углублена тема романа». Не случайно функционеры сделали всё, чтобы Германа избрали на писательский съезд делегатом не с решающим мандатом, а лишь с правом совещательного голоса. Романисту дали понять, что власть доверяла ему далеко не полностью.

Двойственную позицию по отношению к книге Германа «Наши знакомые» занял и Николай Тихонов. Он уже в 1935 году согласился с тем, что да, «эта вещь неровная», но потом оговорился, что тем не менее «попытка заговорить о среднем человеке замечательна».

Категорически против «Наших знакомых» выступил лишь Виктор Шкловский. Приехав в 1938 году в Ленинград на диспут «Большой разговор о современной литературе», он без обиняков заявил: «Я не знаю, что Юрий Герман ещё написал. Ему, говорят, 28 лет. Так нельзя 28 лет потратить на беллетристику. На 28 лет нужно вдохновением запасаться, чтобы его как-то потом размотать. Эти ранние умения, эти будто бы сделанные «романы» – это неверно». Но публично Шкловскому возразили только Николай Чуковский (он упрекнул мэтра в очень узенькой, эстетской точке зрения) и Вениамин Каверин, который твёрдо стоял на своём: «Герман умеет запоминать и передавать интонацию современности».

Да, я забыл сказать, что за «Наших знакомых» в 1935 году попытались биться два молодых кинорежиссёра: Александр Зархи и Иосиф Хейфиц. Они даже хотели экранизировать этот роман. Но этот проект на студии «Ленфильм» зарубил Григорий Козинцев. Впрочем, Зархи и Хейфиц в проигрыше не остались: Москва взамен согласилась с тем, чтобы режиссёры сделали по сценарию Л.Рахманова фильм о Тимирязеве, и в итоге они сняли картину «Депутат Балтики», которая обошла весь мир.

Герман, когда понял, куда его могли завести игры с бытописательством, вынужден был резко, что называется, сменить пластинку. В 1935 году он предложил Сергею Герасимову идею фильма «Семеро смелых». За основу киносценария писатель взял устные рассказы известного полярника Константина Званцева. Потом Герман хотел вместе с Герасимовым снять картину о Комсомольске. Однако завистники всё сделали, чтобы этот творческий тандем распался, и фильм о Комсомольске Герасимов делал уже с З.Маркиной и М.Витухновским.

Примерно тогда же распался и союз Германа с Людмилой Рейслер. В 1936 году писатель женился на Татьяне Риттенберг, которая потом родила ему сына Алексея.

Но я, кажется, забежал вперёд.

В 1935 году Герман по совету Горького задумался о судьбе Феликса Дзержинского. Одновременно в газете «Известия» его попросили подготовить очерк о милиции. В поисках материала писатель отправился в Седьмую бригаду Ленинградского уголовного розыска, командир которой – Иван Бодунов стал прототипом главного героя повести «Лапшин». Тогда же Бодунов свёл Германа с заместителем директора одного из крупнейших ленинградских заводов Жаровым, промышлявшего в своё время кражами ювелирных изделий. Когда Жаров посягнул на скифское золото из Эрмитажа, суд без раздумий дал ему «вышку». Однако Бодунов увидел в этом человеке незаурядную личность. Распутав всю его воровскую жизнь и поняв, что к кражам человека подтолкнуло людское равнодушие, Бодунов достучался до Горького и добился для своего подзащитного свободы. Герман посвятил бывшему вору повесть «Алексей Жмакин». Но что интересно: когда писатель вручил своему герою вышедшую книгу, тот дико обиделся. В раздражении Жаров сказал Герману: «Моя жизнь незаурядная, если так дальше пойдёт, свободно могу до замнаркома дойти, а ты меня в повести только до шофёра довёл! Да и надо было обо мне без всяких там псевдонимов писать в серии «Жизнь замечательных людей». Впоследствии Герман обе повести – «Лапшин» и «Алексей Жмакин» – объединил в роман «Один год», в котором основные действия писатель из 1936 года перенёс в канун войны с финнами.

После повестей об уголовном розыске Герман вернулся к фигуре Дзержинского. Но его рассказы о первом чекисте страны, насколько я знаю, питерская интеллигенция не одобрила. Правда, громко, вслух никто ничего не сказал. Резкие оценки произносились шёпотом и только на кухнях, причём в кругу самых близких людей. Да кое-кто ещё не боялся писать правду в личных дневниках. Самый категоричный отзыв, как известно, принадлежал Ольге Берггольц. Она считала, что её бывший друг «написал беспринципную омерзительную во всех отношениях книжку о Дзержинском».

Похоже, Герман и сам понимал, что совершил ошибку. Во всяком случае он потом попытался резко сменить тему, стал интересоваться медициной, написал пьесу о Пирогове (её в театре имени Ермоловой стал репетировать А.Лобанов), переработал свою пьесу «Сын народа» в сценарий о продолжателе дела великого хирурга «Доктор Калюжный», который в 1939 года экранизировали Э.Гарин и Х.Локшина…

Зато власть, наконец, признала Германа своим. В 1939 году ему вручили орден Трудового Красного Знамени.

Когда началась война, Германа приписали к Северному флоту. Уже в августе 1941 года он прибыл в Архангельск, где размещалась редакция газеты Беломорской флотилии «Северная вахта». Но это издание, видимо, не отвечало размаху его деятельности. Ему нужен был простор. Поэтому при первой же возможности Герман, оставив семью в Архангельске, перебрался поближе к штабу Северного флота, в Полярное, где его в своей небольшой квартире приютил писатель Александр Марьямов.

Позже сын Германа – Алексей вспоминал: «Поскольку отец служил тогда военным писателем в рядах флотских политработников, начальство дало ему задание. Вот, дескать, здесь воюют, служат люди со всех концов страны, а истории северных мест не знают. Так в газете «Краснофлотец» появились две полосы – зёрнышко будущего романа «Россия молодая» – о прошлом Северного флота, о возмужании готовой постоять за себя страны («Красная звезда», 1990 год).

Во флотской газете Герман впервые напечатал и несколько захватывающих повестей: «Чёрное кольцо», «Таинственный сундук» и «В понедельник тринадцатого», объединённых одним героем – смелым разведчиком, который в одиночку разгромил чуть ли не все фашистские тылы. Правда, в газете эти повести публиковались под фамилией старшины второй статьи Крылова. Флотское начальство было уверено, что Крылов – это реальное лицо, и дало команду представить создателя приключенческих рассказов к медали.

Сразу после войны Герман засел за роман о лётчиках Северного флота «Несколько дней». Однако эту работу ему вскоре пришлось остановить. Он оказался в опале. Его имя 14 августа 1946 года попало в постановление ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград». Писателю поставили в вину его хвалебную статью о Михаиле Зощенко, опубликованную 6 июля в газете «Ленинградская правда».

Чтобы хоть как-то оправдаться, Герман быстро сменил тему и в соответствии с новыми установками вернулся к начатому до войны киносценарию о великом хирурге Пирогове. Расчёт оказался точным. За съёмки фильма взялся пользовавшийся поддержкой в верхах режиссёр Григорий Козинцев. Картину сразу в 1948 году отметили Сталинской премией. Правда, Козинцев лет через десять честно признался, что фильм получился плохим. К числу своих неудач он отнёс и снятую в 1953 году по сценарию Германа и Елены Серебровской картину «Белинский».

Заявленную в фильме «Пирогов» тему Герман продолжил в повести «Подполковник медицинской службы». За эту вещь тут же ухватились в редакции ленинградского журнала «Звезда». Рукопись уже была отдана в набор, но в это время в стране началась борьба против космополитов, а у Германа главного героя, как назло, звали Александр Маркович Левин. Редакторы запаниковали и публикацию повести приостановили. От Германа потребовали публичного отречения. И он дрогнул. В марте 1949 года журнал напечатал его покаянное письмо. «Моя повесть «Подполковник медицинской службы», напечатанная в журнале «Звезда» (№ 1 за 1949 г.), – сообщал Герман, – была подвергнута принципиальной и справедливой читательской критике. Было указано, что главный герой повести доктор Левин живёт, замкнувшись в своём ограниченном мирке, целиком погружен в свои страдания, и что такой человек не имеет права называться положительным героем. Душевное самокопание ущербного героя, сложность его отношения к людям – всё это вместе взятое создало неверную картину жизни госпиталя и гарнизона. Осознав эти ошибки, я не считаю возможным печатать продолжение повести в журнале «Звезда», так как она нуждается в коренной переработке с первой главы до последней» («Звезда», 1949, № 3). Отдельной книгой повесть «Подполковник медицинской службы» вышла лишь в 1956 году.

Стремясь избежать возможного ареста, Герман, чтобы доказать свою лояльность режиму и подтвердить свой патриотизм, пошёл по проверенному пути, углубившись в историю. На этот раз он ставку сделал на Петра Первого, посвятив ему роман «Россия молодая».

Однако переживания бесследно не прошли. Летом 1955 года, когда Герман отдыхал в Кисловодске, с ним случился инфаркт. Позже, уже 7 сентября он, едва оклемавшись, писал Григорию Козинцеву: «Действительно стукнул инфаркт. Было это так: моя докторша очень ворчала, что я «не оформляю себе живот», т.е. не худею. И сказала, что я должен принять решительные меры. Я их принял: после нарзанной ванны сразу пошёл на Красное Солнышко – бодрым шагом матёрого альпиниста. Там стукнул коньячку, чего Таня до сих пор не знает. Оттуда пришёл в санаторий и сразу же был вызван к инструкторше физкультуры. Она гоняла меня – раз, два, три четыре, на носочках, на носочках, подбородок выше, живот втяните!.. Тут стали уезжать москвичи – я попёрся их провожать. Таскал ящики с фруктами, выпил на вокзале шампанского. В 10.30 повалился спать. В четыре часа ночи проснулся от нестерпимой боли возле шеи. Болели ноги ещё. Стал вертеться волчком по комнате, потом разобрал, что болит ещё и левая рука, и сердце. Намочил полотенце под краном и прижал его к своему тухлому сердчишке. Не помогло. Тогда я выскочил на балкон – голый. Тоже не помогло. Тогда я натянул порточки и позвал сестру. Она в ужасе оторвала от моего тельца мокрое полотенце, дала валидолу. Ничего. Раз нитроглицерин – ничего. Ещё раз – без толку. Тут я вроде бы потерял сознание. Смутно помню, что кололи без конца антропин, морфий и разное другое».

Кадр из фильма «Дорогой мой человек»

Оправившись от инфаркта, Герман вновь вернулся к любимой теме и написал о врагах целую трилогию: «Дело, которому ты служишь», «Дорогой мой человек» и «Я отвечаю за всё». Весной 1966 года эта трилогия была выдвинута на соискание Ленинской премии. Но при голосовании кандидатура писателя была забаллотирована. Спустя несколько месяцев, 13 сентября 1966 года Константин Симонов, пытаясь утешить тяжелобольного романиста, писал ему: «Мы очень по-разному многое с Вами видим, по-разному приглядываемся, часто разное замечаем в людях, но непоколебимость веры в них, в этих людей, идущая даже не от ума и не только от сердца, а откуда-то ещё глубже, подспуднее, от брюха, что ли, эта вера, мне кажется, делает нас близкими друг другу. Я во всяком случае это так ощущаю и заново ощутил, читая Вашу трилогию. А что не получили за неё премию, я думаю, Вы, наверное, не расстраиваетесь. Бог с ней, с премией».

Сейчас понятно, что как художник Юрий Герман был всё-таки слабым. Популярным в народе его сделали фильмы. Ещё в 1956 году Иосиф Хейфиц снял по его сценарию кинокартину «Дело Румянцева». Кроме того, Хейфиц выпустил в 1960 году фильм «Дорогой мой человек», основу которого составила вторая часть трилогии Германа о врачах.

Потом сын писателя – Алексей хотел экранизировать военную прозу отца. В середине 1960-х годов они даже вместе взялись готовить сценарий о партизанах. Рабочее название у картины было «С Новым годом». Но вскоре, как вспоминал Алексей Герман, «отец крайне серьёзно заболел. Я с одним коллегой попытался написать, получилось не очень. Привёз отцу на дачу в Сосново. Он слушал, курил. Потом взялся переписывать… Помните сильную, по-моему, сцену, когда Лазарева выгоняют под пули на дорогу? Это отец выписал» («Красная звезда», 1990). Однако совместная работа очень быстро оборвалась. 16 января 1967 года Герман умер. Алексей закончил фильм лишь в 1971 году, назвав его «Проверка на дорогах». Но он не понравился начальству, ленту положили на полку. На экраны картина вышла только в 1985 году.

Из других экранизаций германовских книг отмечу фильмы Ильи Гурина «Верьте мне, люди» (1965), «Дай лапу, Друг!» (1967), «Наши знакомые» (1969) и телесериал «Россия молодая», вышедший в эфир в 1983 году. И конечно, надо выделить фильмы, сделанные Алексеем Германом, «Торпедоносцы» и «Мой друг Иван Лапшин».

Вячеслав ОГРЫЗКО