Эрзац серьёзной литературы

№ 2016 / 34, 06.10.2016

Всегда казалось, что между так называемым «новым реализмом» и «натурализмом» можно поставить знак равенства. Последние две повести Дениса Гуцко, которого причисляют к новореалистической школе, – «Турчин» («Дружба народов», № 8, 2016)«Машкин бог» («Новый мир», № 9, 2016) это подтверждают. Все признаки тождества налицо: жизнеподобие бытового существования без прикрас, никакой романтики; вязкое и вялое письмо; корявость, местами переходящая в косноязычие; отсутствие стилистических завитушек, философской углублённости, психологизма; имитация объективности.

В основе двух повестей одна и та же жизненная ситуация: неверный муж, обманутая жена, фактически распавшийся брак.

14 guzko2В «Турчине» этот сюжет осложняется введением ещё одной, параллельной линии, где в роли брошенного оказывается мужчина, тот самый Турчин, чья фамилия вынесена Гуцко в заглавие. Как жить дальше? Вместе или порознь? Смириться или нет? Ответить трудно, потому что ни одно из решений нельзя назвать удачным.

В «Машкином боге» Гуцко пытается перейти на более высокий уровень. История сложных отношений жены и мужа, вскрывающаяся после смерти последнего, предстаёт не как заурядная бытовая драма, а как столкновение двух мировоззренческих позиций. С одной стороны, лёгкая жизненная философия Алексея Позднякова, сведшая его в итоге в могилу. С другой, нарочито консервативная, с вызовом, правда его жены, отвергающей всякую радость и любое проявление чувств. Гедонизм против пуританизма православного разлива. Жизнерадостный имморализм против нравственного формализма.

Сто лет назад читатель получил бы от авторов первого ряда русской литературы развёрнутый психологический этюд, с фундаментальными философскими рассуждениями о человеке и его назначении. Теперь это считается анахронизмом. Время психологических тонкостей миновало. В обеих повестях Гуцко ограничивается мутными фотографическими картинками современных нравов. И вроде, всё как в жизни, а не покидает ощущение имитации, искусственного жизнеподобия.

На уроках литературы в школе любили задавать вопрос: «что хотел сказать автор?» Этот вопрос сам по себе некорректен. Говорит не столько автор, сколько само бытие. То, что сказывается в тексте, намного шире, глубже, значительнее того, что замыслил писатель. Однако к повестям Гуцко вопрос о том, что он хотел сказать, вполне применим. И в «Турчине», и в «Машкином боге» перед читателем не столько реальность, сколько жёсткая авторская конструкция. Никакого второго дна, объёма, сложности, предполагающей разнообразие прочтений и интерпретаций, помимо авторского замысла там нет. Правда, в «Турчине» он ещё более-менее ясен читателю, а вот что хотел сказать Гуцко в «Машкином боге», знает только он сам.

В обеих повестях перед читателем происходит разоблачение романтических иллюзий, придуманные героями образы и состояния не выдерживают столкновения с реальностью.

В «Турчине» это сделано с подчёркнутой нарочитостью и даже излишним нажимом. Основная линия опровержения романтики связана с подростком Димой, глазами которого читатели видят большую часть происходящего. Ночной побег Гали Турчиной с любовником представляется в начале повести таинственным буйством страстей. Но на примере собственной распадающейся семьи (отец бросает мать), из содержания монолога самого Турчина в самом конце повести, мальчику становится ясно, что в истории отношений между людьми не бывает ни красивых историй, ни идеальных финалов.

Мысль тривиальная: если кто-то ушёл, а кто-то остался, то ещё неизвестно, кому повезло. В ней нет особой новизны. В этой ситуации оправдать прочтение «Турчина» могло бы мастерство рассказчика. Но его ожидать не приходится. Перед нами очередное сухое повествование в стиле «вот оно как всё бывает на самом деле». Никаких чувств не вызывает ни вид тоскующей матери Димы, не теряющей надежды, что муж не уйдёт из семьи, ни пьяные излияния Турчина, который не знает, что ему делать дальше с женой, вернувшейся от любовника. Сколько такого. Одна отойдёт, второй протрезвеет – и жизнь пойдёт своим чередом. Это житейское знание не позволяет воспринимать прочитанное всерьёз.

Что это было? История мальчишки? Но для этого в повести слишком много ненужного хлама, который лишь затемняет повествование об одном из моментов взросления. Выхваченный эпизод из области отношений между мужчиной и женщиной? Но тогда уже линия Димы не позволяет почувствовать трагизм ситуации. Одно мешает другому. Повесть кажется рассогласованной, ей не хватает цельности.

То же самое повторяется и в «Машкином боге». Центральный конфликт между кровожадной праведностью и жизнерадостным распутством похоронен под грудой ненужных подробностей, напрямую не относящихся к нему разговоров, воспоминаний и т.д. Мы так ничего и не узнаем о машкином боге. Хотя, может, весь фокус автора и состоит в том, чтобы таким образом показать, что Бога в жизни героев давно уже нет? Но это не очевидно. Зачем превращать текст в шараду? Читателю катастрофически не хватает информации для того, чтобы самому рассудить, насколько оправдано присущее героине резкое неприятие окружающего мира, стремление от него отгородиться. Дать моральную оценку её действиям также затруднительно. Образ Маши, её жизненная философия, по сути, не прописаны. А доверять скупым и отрывочным оценкам сестры Люси нет оснований. Ну какой моральный судья из женщины, готовой перед каждым встречным раздвинуть ноги? Она играет за другую команду.

Вообще, как и в случае с Димой в «Турчине», присутствие Люси, этого Вергилия в области грязного человеческого белья, вызывает одни вопросы. Зачем она нужна? Для того чтобы ещё раз поговорить о крушении романтических иллюзий и образов? Для того чтобы продемонстрировать, что формальная святость Маши, лишь подстёгивает к новым приключениям на поприще порока? Однозначного ответа нет. Поэтому, прочитав повесть, остаёшься в недоумении. О чём это? Повесть о настоящей и ненастоящей любви, где первая доходит до мерзости, до фетишизма, а вторая обрекает на смерть?

Конфликт между неправедным и кровожадным обозначен, но по существу не развёрнут. Есть какие-то внешние атрибуты: формальная, стоящая в оппозиции воцерковленность, какие-то недовольные этим люди. И всё. Тема задана, а повествование вообще идёт о чём-то другом. Впрочем, несобранность, рассогласованность заметны уже по заглавиям, которые Гуцко даёт и той, и другой повести. Ни одно из них к содержанию прямого отношения не имеет.

«Ну как же? Чего вы хотите?» – скажет, кто-нибудь в оправдание. – «Это серьёзная литература. Она ведь только задаёт вопросы».

С чего это взяли? Кто так решил? Настоящая, серьёзная литература как задавала вопросы, так и отвечала на них. Чётко сформулированный вопрос, обозначенная проблема сами по себе содержат в себе ответ. В повестях Гуцко нет ни вопросов, ни проблем. Только констатация фактов. Ну вот, есть Маша, она злая – не поехала в ночь к умирающему мужу. Вот, смотрите, Люся, которую «святость» только на сексуальные подвиги заводит. А там ещё Лёша, Катя, дядя Леонтий и ещё много-много кого. Ну да, всё это показано. И что? Что сказать-то хотел? Только это?

Интонационная блёклость. Невыразительность персонажей. Откровенное их клонирование (отец Димы из «Турчина» и Лёша из «Машкиного бога» – это практически одно и то же лицо). Безмыслие. Замена оценок и рассуждений невнятностью и пустой многозначительностью умолчаний, перескоками в повествовании. Эти черты не составляют особенности повестей Гуцко. Так теперь пишут все.

Ещё больше удивляет откровенная биологизация человека, натурализм в самом прямом смысле этого слова, какое-то сведение человека в большинстве последних рассказов Александра Снегирёва, Антона Секисова, Захара Прилепина к мочеполовой системе и примитивным инстинктам. Чуть больше полувека назад Владимир Дудинцев объяснял окружающим, что не хлебом единым жив человек. Теперь, наверное, придётся спускаться ещё ниже, напомнить авторам, что он жив не сексом единым.

Вокруг столько тем, столько сюжетов. Что происходит со страной, с обществом, с людьми? Вот что интересно. А авторы раз за разом подсовывают читателю картинки из личной жизни абстрактных героев, существующих в неопределённую историческую эпоху, искренне считая это серьёзной литературой.

 

Сергей МОРОЗОВ

г. НОВОКУЗНЕЦК

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.